Герои Шумера

"Малоазиатские прибрежные греки, эолийцы, ионийцы, дорийцы, лишенные независимости лидий-скими царями, после низвержения лидийского господства при Крезе, перешли под владычество персов. Недостаток политического единства, зависть и вражда отдельных городов между собой, борьба партий и внутренние революции ослабили их оборонительные силы и были причиной их падения; но и при господстве варваров не была подавлена живая умственная деятельность, которая у них, особенно у ионийцев, развилась прежде, чем у других греков, и заявила себя в поэзии и искусстве, а также в философских, географических и исторических исследованиях; торговля и ремесла достигли у них высокого процветания, и в богато населенных городах чувствовался избыток свежих и деятельных сил. Владычество варваров не было подавляющим и стесняющим; малоазийские греки платили великому царю умеренную подать, поставляли войско и управлялись собственными тираннами. Тиранном Милета, величайшего и богатейшего из всех греческих городов, около 513 г., был Гистией, сын Лисагора.

В это время персидский царь Дарий предпринял свой великий поход против европейских скифов на Черном море, на север от Дуная (Истр). Важнее ста тысяч азиатов, которых перс вел теперь в первый раз на европейскую землю, были для него в этом походе услуги его греческих подданных. Они доставили ему корабли, 600 трехвесельных судов с опытными командами. Мандрокл Самосский со своими помощниками выстроили для него мост через Босфор, по которому перешло во Фракию бесчисленное войско персов с лошадьми и вьючными животными. Греческий флот поплыл чрез Понт в Дунай и навел на этой реке мост для сухопутной армии, чтобы открыть Дарию страну скифов. Все, что позволяли греческие силы и знания, было ревностно исполняемо для персов. Тираны городов, бывшие в походе вместе со своими воинами, старались отличиться друг перед другом и заслужить благодарность и награду от могущественного владыки, державшего их судьбу в своих руках. Народ со своей стороны был тоже одушевлен этим предприятием, потому что подчинение берегов столь важного для их мореплавания и торговли Понта обещало расширение торговых операций и безопасность их колониям на этих берегах. Гистией, в высшей степени честолюбивый и эгоистичный человек, из собственных интересов горячо преданный персидскому владычеству, был самым услужливым в совете и на деле старался, где только мог, обратить на себя внимание своего повелителя.

Пройдя и покорив Фракию и страну гетов, Дарий переправился со своей армией через Дунайский мост, охранение которого при вторжении в землю скифов поручил греческим тиранам с их контингентами. Он дал им ремень с 60-ю узлами и сказал: “С этого дня развязывайте ежедневно по одному узлу, и, если я не явлюсь к тому времени, как развязан будет последний узел, вы возвратитесь в свое отечество; но до тех пор стерегите понтонные мосты и употребите все ваше усердие для их защиты и охранения”. В случае, если бы он не возвратился снова к Дунаю, Дарий рассчитывал пройти в свою землю по восточному берегу Черного моря.

Поход Дария совершенно не удался. Скифы заманили его армию в бесконечные степи, и когда он, не сделав ничего, повернул было назад, то сбился с дороги и не мог явиться к назначенному сроку. Зашедшие вперед скифы потребовали у греческих начальников разрушения моста, имея в виду погубить царя со всем его войском. Тираны держали совет. Афинянин Мильтиад, бывший тираном в Херсонесе Фракийском и принужденный подчиниться Дарию, выступил за разрушение моста, ибо вследствие гибели царя и его армии персидское господство получило бы такой удар, что на будущее время уже ничто не могло бы угрожать свободе греков. Но против этого восстал Гистией и доказал тиранам, что их власть в городах держится только при помощи персидского владычества, что уничтожение персидской армии есть в то же время и их собственное уничтожение. Его мнение взяло верх, и Дарий был спасен Гистиеем. Он быстро отступил за мост, но скоро должен был очистить и Фракийскую страну, куда последовали за ним искавшие мщения скифы. Его полководцу Мегабазу предстояло еще несколько лет труда, пока он снова принудил к покорности народы Фракии. Царь македонский, Аминт, тоже присягнул на верность Дарию, так что персидское господство, по крайней мере по имени, расширилось до северных границ Греции.

Возвратившись через Геллеспонт в Сарды, Дарий вспомнил о благодеянии Гистиея; он призвал его к себе и позволил просить какой угодно награды. Гистией выпросил себе Миркинскую область во Фракии, чтобы основать там Милетскую колонию. Страна эта изобиловала корабельным лесом, серебром и золотом и имела превосходные гавани и бухты; она лежала почти совсем вне персидских владений. У большого озера, через которое река Стримон впадает в море, находился город Миркин. Гистией расширил его, обнес высокими, крепкими боевыми стенами и мечтал уже о подчинении соседних городов и фракийских племен, о господстве над всем Фракийским морем; но поблизости тут -проходил Мегабаз, полководец Дария; он видел огромные приготовления Гистиея, и в нем зародились подозрения о намерениях честолюбивого человека. Возвратившись в Сарды к Дарию, полководец рассказал, что видел, и посоветовал царю обезвредить Гистиея. Царь призвал грека к себе и сказал ему: “Я убежден, что нет сокровища драгоценнее умного и благонамеренного друга; двумя поступками ты доказал мне это на деле. Я предлагаю тебе поэтому следующее: не езди в Милет и в новопостроенный город во Фракии, а ступай со мной в Сузы, раздели со мной все, что я имею, и будь моим всегдашним товарищем за столом и в совете”. Гистией последовал за Дарием в Сузы, но скоро понял, что при дворе царя под видом почести был только пленником.

Вместо Гистиея тиранном Милета стал его двоюродный брат и зять Аристагор, сын Мольпагора. В 501 г. к нему пришли изгнанные аристократы из Наксоса и просили возвратить их в отечество. Наксос был самым большим островом между Кикладами, отличавшимся необыкновенным плодородием, так что древние называли его Малой Сицилией; население его было так велико, что он мог выставить в поле 8000 оплитов. Аристагор объявил, что собственных его сил недостаточно для покорения острова и что он хочет склонить в пользу этого предприятия Артаферна, брата и царского наместника в Сардах. Изгнанные предлагали дать Артаферну большой подарок и покрыть издержки на войско.

Аристагор отправился в Сарды и представил наместнику положение дела. Он описал ему богатство острова, указал, как легко могут быть покорены после завоевания Наксоса все остальные Киклады; затем легко было напасть на Евбею и подчинить царю этот остров, по богатству и величине не уступающий Кипру. Ста кораблей будет достаточно, чтобы покорить все эти острова. Таким образом грек не видел ничего дурного в том, чтобы помочь подчинению греческих островов владычеству варваров и показать им дорогу в греческую метрополию; в награду за измену своему народу он надеялся получить по меньшей мере господство над Наксосом под верховной властью персов.

Артаферн охотно принял предложение Аристагора; он выхлопотал согласие Дария и велел в следующую же зиму снарядить не 100, а 200 военных кораблей. Во главе экспедиции поставлен был Аристагор, но при нем находился еще персидский полководец в качестве предводителя персидских сухопутных войск, Мегабат, человек царской крови. После того как приготовления были окончены со всевозможной осторожностью и распространен слух, что флот идет в Геллеспонт, весной 500 г. он поплыл от Милета на север по направлению к Геллеспонту до Хиоса. Здесь у мыса Кавказского он стал на якорь и ожидал благоприятного северного ветра, чтобы быстро и неожиданно появиться у Наксоса.

Между тем как флот стоял у Кавказа, однажды Мегабат объезжал корабли и на палубе одного миндосского корабля не нашел стражи и приказал своему телохранителю наказать начальника этого корабля, Скилакса, друга Аристагора. Скилакс был связан и втиснут в весельную уключину, так что его голова торчала вон, а тело свешивалось внутрь. Как скоро Аристагор услышал о случившемся, он отправился к персу и стал просить за друга; когда же просьба была отвергнута, то он сам своей властью освободил друга. Вследствие этого между предводителями дело дошло до неприятного объяснения, в котором Аристагор напомнил персу, что тот должен ему повиноваться, как главнокомандующему. Перс принужден был уступить, но, чтоб отомстить Аристагору, в следующую же ночь послал судно к Наксосу и известил его жителей о грозящей им опасности.

Жители Наксоса, не предполагавшие, чтобы флот, стоявший у Кавказа, назначался против них, поспешно собрали все, что было на поле, в город, запаслись достаточно провизией и водой, заперли гавань и приготовились к защите. Неприятельский флот, появившись пред Наксосом, нашел все в наилучшем оборонительном состоянии и должен был простоять четыре месяца перед городом, не добившись ничего. После того как касса Мегабата истощилась, и Аристагор истратил много собственных средств, осада была снята, и флот возвратился в Милет. Изгнанные аристократы, для которых выстроено было' небольшое укрепление на занятой части острова, остались здесь, чтобы опустошать и беспокоить страну.

Вследствие неудачи этого предприятия Аристагор находился в опасном положении; в лучшем случае он мог ожидать потери тирании .и конфискации имущества. В то время, когда он находился в таком затруднительном положении, не зная, что предпринять, он получил известие из Суз от своего тестя, Гистиея. Гистией с нетерпением переносил свой бездеятельный плен; он .сильно рвался в отечество, в Греческое море. В случае если бы поднялось восстание ионийцев, он надеялся добиться от царя того, чтобы тот послал его в отечество для усмирения этого восстания. Поэтому Гистией решил письмом побудить своего зятя произвести восстание. Письмо, чтобы его не открыли, было написано особым способом. Он наголо остриг голову своему вернейшему рабу, нацарапал на ней свое воззвание к восстанию, приказал ему снова отрастить волосы и тогда уже послал к Аристагору в Милет.

Получив это странное письмо, Аристагор имел тайное совещание со своими друзьями. Между ними был также милетец Экатей, известный у греков как историк и совершавший далекие путешествия, человек выдающегося ума и больших знаний. Он советовал не поднимать восстания, потому что считал недостаточными средства ионийцев по сравнению с богатством обширного Персидского государства, когда же его мнение не было принято, то дал совет всеми мерами стараться приобрести для войны денег, С этой целью милетцы должны были взять и обратить в деньги сокровища храма Аполлона Бранхидского и между ними богатые подарки Креза, так как иначе все равно рано или поздно храм этот попадет в руки персов. С ним не согласились и на этот раз.

Аристагор отказался теперь от своей тирании и призывал милетцев и всех вообще ионийцев к свободе. Все было готово к отделению; велика должна была быть ненависть греков к персам, а свобода всегда была драгоценна в их глазах. К ионийцам присоединились эолийцы и дорийцы и все греки азиатских берегов; Кипр и некоторые из малоазиатских варварских племен тоже восстали. Тиранны греческих городов в начале восстания были схвачены; друг Аристагора отправился к флоту, бывшему еще в сборе после возвращения от Наксоса, возмутил матросов и овладел находившимися на кораблях тираннами; они были выданы отдельным городам, но те дали им свободу, только жители Лесбоса вывели своего тиранна Кеса за город и побили камнями.

Восстание началось еще с осени 500 г. Зимой нужно было подумать о том, чтобы быть готовыми к борьбе следующей же весной. Аристагор отправился зимой в греческую метрополию, чтобы там приобрести союзников. Он прибыл в Спарту, сильнейшее государство Греции, и обратился за помощью к обоим царям, Клеомену и Димарату, и к эфорам. Он употреблял все свое красноречие, чтобы поставить на вид спартанцам выгоду такой войны и честь освобождения своих единоплеменников; представлял персов трусами, которых легко можно победить; показывал медную доску, на которой вырезано было изображение земли с Персидским государством — первая географическая карта, какую видели в Спарте,— и вообще говорил многое, что было противно истине. Наконец, когда его спросили, долго ли нужно идти до главного неприятельского города, Суз, завоевание которого он имел в виду, он неосторожно ответил: три месяца, и тем испортил все дело. Спартанцы устрашились такой отдаленной войны и повелели Аристагору до заката солнца оставить город. Прежде чем уйти из города, он еще раз попытал счастья у Клеомена. Подобно богомольцу,явился он к Клеомену в дом с оливковой ветвью в руке. Он давал большие обещания, предлагал ему сначала 10, потом 20, 30, наконец, 50 талантов. Тогда маленькая дочь царя, девочка 8 или 9 лет, по имени Горго, случайно находившаяся в комнате, со страхом сказала отцу: “Отец, этот иноземец подкупит тебя, если ты не оставишь его и не уйдешь отсюда!” Клеомен обрадовался совету ребенка и ушел.

Из Спарты Аристагор отправился в Афины. Здесь он был счастливее. Афиняне, которые в азиатских ионийцах видели близких соплеменников, а в Милете свою колонию, решили послать в Азию 20 кораблей под главным начальством Мелантиоса. Эретрийцы с Евбеи, точно так же единоплеменные ионийцам и обязанные милетцам за их прежнее союзничество, равным образом послали 5 кораблей.

Лишь только афиняне и эретрийцы весной 499 г. достигли Эфеса, они вместе с ионийцами по Ка ветру через Тмол отправились на Сарды, главный персидский город в Малой Азии, чтобы быстрым нападением предупредить персов и тем, может быть, побудить к отделению и лидийцев. Наместник Артаферн был ошеломлен; его войска были на пути к главному городу, но еще не прибыли туда. Сарды были взяты греками; персидский гарнизон отступил в укрепление. Во время вторжения в город один греческий солдат бросил на крышу дома огонь, и так как в Сардах все дома были покрыты тростником, то пожар скоро распространился по всему городу. Лидийцы, на поддержку которых рассчитывали, были раздражены уничтожением своего главного города и священного храма Кибелы, соединились с персами, взялись за оружие, и среди пожара начался кровавый бой. Греки отступили к Тмолу и в ту же ночь снова возвратились к морскому берегу.

Персидские войска со всех сторон были стянуты туда же. Недалеко от Эфеса они встретили неприятеля и дали ему сражение. Греки были разбиты, и афиняне возвратились домой.
В следующие годы дела азиатских греков шли все хуже и хуже. Афиняне их покинули, остров Кипр, на союз с которым возлагались большие надежды, был побежден персидским оружием, персидская пехота и финикийский флот завоевывали город за городом и покрыли морские берега дымящимися развалинами. Наконец сухопутная и морская война сосредоточилась у стен Милета. Греческий флот, все еще состоявший из 353 кораблей, расположился весь у небольшого островка Ладе перед Милетом; против него находился персидский флот в 600 кораблей из Финикии, Египта и других приморских стран. Греки, при своем знании морского дела, могли бы вступить в сражение и с более сильным неприятелем, если бы они были единодушны и состояли под общим началом. Предводитель из Фокеи, Дионисий, убедил их в этом и был поставлен во главе всего флота. Ежедневными усиленными упражнениями он старался приучить матросов к битве и возбудить в них воинственный дух; но после 8 дней истощилось терпение легкомысленных моряков. “Какого бога мы оскорбили,— говорили недовольные,— что этого хвастуна из Фокеи сделали своим главнокомандующим, который мучит нас невыносимыми пытками? Лучше переносить все другое и вместо настоящего рабства ожидать будущего”. Они отказались повиноваться Дионисию и снова лениво растянулись на берегу.

Скоро наступил решительный день, необходимо было дать сражение персидскому флоту при Ладе. Когда дело дошло до горячего боя, 49 самосских кораблей, стоявших на правом фланге, неожиданно покинули боевую линию; они тайно были подговорены к измене Эаком, племянником бывшего тиранна Поликрата, находившегося в персидском лагере и рассчитывавшего на тиранию в Самосе. Вследствие этого отпадения было проиграно сражение, в котором храбро дрались фокейцы, хиосцы и милетцы.

Весной следующего, 496 г. Милет был заперт также и с моря. Он держался еще до лета 495 г., когда стены его были разрушены, и город взят штурмом. Большая часть мужчин пала в битвах, жены и дети были отведены в рабство, город разграблен и сожжен. Оставшиеся мужчины были отведены в Сузы а качестве военнопленных и получили от Дария место жительства в Ампе, недалеко от устья Тигра. Милет, правда, впоследствии снова заселился, но прежнее величие его исчезло. В продолжение одного года, до 494 г., все греческие города на азиатских приморских берегах, снова подчинились владычеству персов, но большая часть их была опустошена и лишена населения; процветание Ионии было навсегда уничтожено этим ударом.

Аристагор, навлекший на своих земляков все эти бедствия, чтобы спастись, бежал еще на третьем году восстания (498), как только увидел, что дело его потеряно. Он передал правление в Милете Пифагору и удалился в Миркин, колонию своего тестя. Себялюбивый трус скоро нашел там заслуженную кару: в 497 г. он был убит при осаде одной Фракийской крепости.

Не лучший конец ожидал и Гистиея, другого виновника Ионийского восстания. В 497 г. он убедил наконец царя Дария послать его в Малую Азию для того, чтобы уладить дела о восстании в интересах персов. Он тотчас же явился в Сарды к Артаферну; но тот проник в намерения хитрого изменника и сказал ему в лицо: “Ты сшил башмак, Аристагор надел его”. Гистией в следующую же ночь неожиданно бежал морем в Хиос. Хиосцы заковали в цепи подозрительного человека, но освободили после того, как он объявил себя виновником восстания. После неудачного покушения на жизнь опасного ему Артаферна, Гистней отправился в Милет; возвращением этого города он мог снова попасть в милость к царю. Но жители Ми-лета заперли перед ним ворота. Теперь он опять пустился в море, добыл себе несколько кораблей и занимался морским разбоем против греков и персов, пока наконец не попал в руки Артаферна, который приказал .его распять на кресте и послал его голову к царю в Сузы. Дарий сожалел о смерти человека, который ему и персам некогда оказал большие услуги, и приказал похоронить его голову.

Падение Милета поразило афинян великой печалью. Когда на ближайших Дионисиях поэт Фриних поставил на сцене бедствия несчастного города в трагедии “Взятие Милета”, театр наполнился воплями и слезами. Государство, впрочем, наложило на поэта пеню в 1000 драхм за то, что он осмелился изобразить перед ними несчастье родственного города и в противность обычаю употребил искусство для изображения современного бедствия. Но в то же время афиняне сознали свою вину в том, что покинули колонию в затруднительном положении, и были подавлены страшным предвестием, что в близком будущем им угрожает такая же участь. Афины и Спарта, могущественнейшие государства Греции, сделали большую ошибку, что не помогли своим азиатским единоплеменникам завоевать свободу н тем положить предел персидскому могуществу, которое грозило также и им самим. Афиняне же ошиблись вдвойне, потому что они возбудили против себя месть ненадолго побежденного государства и дали ему повод направить свою военную силу в Европу."